Начнём с того, что одним осенним днём 1987 года, мы влипли. И влипли весьма серьёзно. Мы – это обыкновенный курсант первого курса, по фамилии Сафронкин и преподаватель физики Салапура Валентина Дмитриевна. Он - юный и даже ещё несовершеннолетний юнец в военной форме остро пахнущий одеколоном «Шипр», свежим гуталином, уставной кирзой рабочих ботинок и свежим складским нафталином. Она же – высокая элегантная молодая женщина со стройной точеной фигуркой в облегающем официозном платье и в классических чёрных востроносеньких туфлях на высокой тоненькой шпильке и едва уловимым тонким лазорево-изумрудным ароматом импортных духов.
И тут же у читателя возникает вполне логичный вопрос:
- Ну что же может объединить таких абсолютно разных людей?
Отвечу вам немного уклончиво и слегка интригующе:
- Не только физика, друзья... не только…
Но прежде, чем подступиться к этому жуткому происшествию, добавлю немного мизансцены.
Все учебные классы младших курсов, как и наш находился на четвертом этаже в таком своеобразном пентхаусе со скошенными стенами и невысоким потолком в главном учебном корпусе.
Наш учебный классВсе помещения без исключения имели стандартный набор уставной ученической мебели. Несколько рядов простых столов, стулья, большой широкий стол преподавателя, да еще пара-тройка стандартных офисных безликих шкафов эпохи позднего расцвета социализма, в которых хранились тетради и учебные пособия всего класса.
Ах! Да! Я же забыл самое главное – это конечно же огромная классная доска, окрашенная в тёмно-коричневый цвет в тон полу и висящая на стене у самого выхода.
И вот именно с этой доски и начинается комический триллер 312 класса под названием «Влипли оба».
Дело в том, что уже и ранее в нашем классе проводились различные практические занятия, во время которых все преподаватели непременно отмечали безобразнейшее состояние нашей классной доски, на которой невозможно было что-либо написать или начертить обыкновенным мелом. На какие только ухищрения и инновации мы не пускались, чтобы улучшить состояние доски, но та предательски отказывалась качественно пачкаться мелом.
И вот однажды курсант Сафронкин вдруг припомнил, что его мама, которая работала учителем истории в средней школе как-то мельком обмолвилась, что мол для хорошего рисования мелом, доску следует предварительно протереть обыкновенным сахарным раствором. Эта идея очень понравилась и всему классу, и старшине класса Илье Цельшу. А если учитывать, что накануне нам стало известно об открытом уроке, который собиралась давать наша симпатичная преподавательница, и которую мы между собой всегда звали только по фамилии, правда очень нежно неизменно вставляя уменьшительно-ласкательный суффикс «очк», то наше желание угодить ей было решительным, бесповоротным и весьма искренним. На этом уроке Валентина Дмитриевна должна была показать и доказать своему строгому начальнику кафедры физики с героической фамилией Макаров, что и она имеет право носить ранг старшего преподавателя физики и читать лекции подрастающему поколению будущих офицеров. Поэтому я повторюсь, наша решительность помочь преподавателю была вполне искренней. На общем вечернем собрании во время самоподготовки мы постановили оказать посильную помощь путём тщательной подготовки нашей норовистой классной доски и всё-таки заставить её нормально отображать написанное мелом. Тем более идея с сахаром была легко осуществима. Поэтому на ужине старшиной класса был брошен клич:
- Часть вечернего сахара пожертвовать в фонд имени классной доски.
После ужина, оказалось, что в активе главного досконатирателя Сафронкина оказалось чуть ли не полкило сахара-рафинада, ибо каждый курсант 312 класса посчитал за честь сдать часть своего вечернего пайка на благое дело и таким образом в тот ужин весь 312 класс попил слегка пресный чай. Старшина класса, торжественно вручив перед строем будущему кудеснику кулёк с заветным рафинадом, благословил того на подвиг и приказал ему возвращаться в учебный класс, чтобы хорошенько подготовить доску к завтрашней лекции. При этом курсант, узнав, что он освобождается и от вечерней прогулки, и от вечерней поверки, с энтузиазмом и маниакальным неистовством отнёсся к своей миссии и порученному делу. Первым делом была найдена ёмкость в виде литровой банки, в которую и был ссыпан весь сахар взвода и залит водой. Получасовое наблюдение за сахаром и томительное ожидание реакции напомнило молодому юноше курс из школьной химии, что раствор оказывается бывает ещё и перенасыщенным. Ибо часть сахара так и осталась лежать на дне не тающим антарктическим ледником и отказывалась растворяться. Ну, значит, наверное, так и нужно, героически решил курсант и пошёл с ведром и тряпкой на нижние этажи за свежей водой. Предстояла весьма интимная процедура. Сначала начисто отмыть всю доску большим количеством воды, а потом интенсивно её смазать сахарным раствором. Да! Вот именно! Ведь говорила же ему мама – учитель истории и обществоведения – доску надо смазывать лёгким сахарным раствором. Именно раствором, а не студнем из сахара. Но ветреный сын учителя истории не знал какую именно концентрацию в промиллях должно было иметь волшебное зелье, и поэтому был применён метод ненаучного тыка, точнее размазывания.
Так что доска подверглась получасовой экзекуции, в течение которой она натиралась перенасыщенным сиропом. Сказать по совести из такого сладкого бульона на нормальных конфетных фабриках делают карамель или леденцы системы «Петушки на палочке», а тут наш курсант неистовствовал над доской более часа.
И вот согласно указаниям доска наконец-то была подготовлена даже больше, чем на совесть. Перед уходом восторженно-слипшийся курсант в последний раз окинул придирчивым взглядом художника своё подслащённое детище. Доска, словно только что законченное эпическое художественное полотно Шишкина или Репина маслянисто бликовала своими свежими сахарными разводами под лампами дневного света. Хотя эти разводы напоминали собой скорее грубый слесарный напильник, нежели сюрреалистическое полотно Сальвадора Дали. В добавок курсант напрочь позабыл известную аксиому, что благими намерениями вымощена дорога в ад, и был искренне уверен в непременном успехе показательной лекции нашей очаровательницы.
По возвращении в роту, курсант, дрожа всем телом от нахлынувшего на него вдохновения и предвкушения завтрашнего своего триумфа, радостно доложил старшине класса, что нас всех и нашего преподавателя завтра ожидает грандиозный успех и слава! Старшина класса кивал в ответ и с тревогой смотрел на докладывающего о проделанной работе, ибо тот интенсивно чесал постоянно слипающиеся пространства между пальцев на руках.
И вот пришёл звёздный час открытого урока!
Как обычно, Валентина Дмитриевна пришла к нам в класс, разбавляя собой и своим нежным ароматом небесно-эфемерных духов грубую атмосферу аудитории, радуя наши сердца и весь белый свет с его окрестностями! Мы были горды и счастливы! Вот сейчас! С минуты, на минуту и начнётся её триумф! Наш триумф!
Дежурный как обычно произвел сухой доклад о наличии присутствующих и об отсутствии неприсутствующих, и лекция началась. Начальник кафедры, заняв президентское место за столом на последнем ряду спокойно и внимательно следил за эволюциями преподавателя и за реакцией курсантов на происходящее перед намазанной сиропом коварной доской. Ну а курсанты все без исключения тщательно конспектировали лекцию Валентины Дмитриевны, внимая с сыновней любовью её каждое слово. И когда пришла пора ей что-то написать на доске, ко всеобщему удивлению и тихому ликованию наша противная доска вдруг покрылась ярко белыми символами и формулами! Ура! Свершилось! Мы сделали это! Мел писал девственно белым и свежим цветом, он крошился и громко трещал оплакивая свои последние минуты жизни и рассыпая белоснежные брызги прямо под ноги нашего преподавателя мерцающим прахом!
Даже сама Валентина Дмитриевна в сердцах воскликнула:
- Ах, что за доска, писать на такой - просто одно удовольствие!
Класс удовлетворённо и молча торжествовал. Торжествовал на своей «камчатке» и геройский курсант Сафронкин, намазавший накануне доску волшебным сладким бульоном.
Но как это бывает в жизни, а не в сказках, торжество длилось совсем недолго. Всего лишь до того момента, когда Валентине Дмитриевне потребовалось стереть всё начертанное ранее обыкновенной влажной тряпкой. Когда восторженная преподаватель, воодушевлённая гробовой тишиной аудитории и великолепной доской, ничего не подозревая попыталась стереть с доски, то свежая влажная ветошь в её руках тут же предательски прилипла к сладкой поверхности.
- Что это? – удивилась женщина.
Смеха, как это положено в комедиях при таком сюжете не последовало. Класс тут же погрустнел и посуровел и как один словно по команде обернулся назад и уже осуждающе посмотрел на медленно угасающего на камчатке «виновника провала».
... "на "камчатке"...Его торжествующая улыбка теперь покрылась пеленой глупого смущения и нелепо застыла на скривившихся губах.
- Кто это сделал? – вспыхнула Валентина Дмитриевна, отдирая тряпку от поверхности доски.
- Я, – тут же громким фальцетом сдался курсант Сафронкин и подскочил со своего места, как ужаленный.
- Вы специально собрались мне сорвать лекцию? - чуть ли не плача простонала Салапура, вглядываясь в смеющееся лицо начальника кафедры. Это был скорее не вопрос, а отчаянная констатация факта.
- Никак нет! Я только натёр доску сахарным раствором, чтобы та лучше писала! – курсант неистово откровенничал, стараясь оправдаться в глазах класса, Салапуры и Макарова вместе взятых, словно на допросе у прокурора, желая чистосердечным признанием добиться снисхождения суда.
- Я из-за вас, товарищ курсант, вся уже липкая! – воскликнула преподаватель в отчаянном жесте простирая вперёд свои тонкие ручки с изящными пальчиками, измазанные мелом и сиропом, словно Мария Магдалина, - Ну не стойте же на месте. Сделайте же что-нибудь.
Когда такая женщина так искренне умоляет прийти ей на помощь, то всё остальное в мире меркнет и становиться второстепенным. И курсант, с рыцарской решительностью бросился к доске. Он выхватил из рук Валентины Дмитриевны липкую тряпку и стал неистово стирать надписи на доске. Но сахарная доска не сдавалась. Мел, гад такой белоснежный и красивый, въелся в шершавую поверхность доски настолько, что в пору было уже применять не тряпку, а грубую наждачку. Но курсант так просто тоже не мог и не имел права сдаваться…
И вот лекция вновь пошла своим чередом. А курсант Сафронкин уже в который раз полоскал тряпку в ведре с водой, смывая и отмывая непокорную доску. В ведре противно пахло мелом, непонятной сластью и полным провалом. Пальцы уже слипались в этом ведре, а он стоявший в согбенной позе преданно полоскал, стирал с доски очередные надписи Валентины Дмитриевны, и снова приняв позу древнего кающегося египтянина, сызнова полоскал тряпку на виду у всего класса, у начальника кафедры физики и злобно вращающего глазами старшины класса.
- Вот, ты у меня дождёшься !!!!
Пятиминутный перерыв между занятиями сахарному интенсивнику 312 класса принёс только лёгкое облегчение. За это время он успел сбегать на нижний этаж в уборную и там не только сменить в ведре сироп на свежую воду, но и тщательно прополоскать ветошь ради новых подвигов. Когда он вернулся обратно, то услышал одну забавную байку, рассказанную одним из питонов (курсантов нахимовского училища) про урок физики, на котором учитель пытался объяснить свойства статического электричества. И когда преподаватель, для наглядной демонстрации взяв в одну руку эбонитовую палочку, а в другую шерстяную тряпочку, стал делать характерные возвратно-поступательные движения, при этом серьёзно комментируя свои манипуляции:
- Теперь берём эбонитовую палочку и начинаем её натирать шерстяной тряпочкой…
И тут кто -то из питонов негромко произнес в притихшем классе:
- Осторожно, а то эбанёт.
Из-за громкого смеха никто в классе не услышал звонка, приглашающего курсантов продолжить занятия, и только появление улыбающегося начальника кафедры Макарова и идущей за ним искренне расстроенной, но всё равно гордой и непобеждённой Валентины Дмитриевны заставило всех курсантов быстро занять свои места. Салапура, окинув свои острым взором притихший класс, заметила позади всех стоящего с ведром сахарного курсанта и в очередной раз метнув в него огненные стрелы молча властным жестом указала на его историческое место на сегодняшней лекции:
- Курсант Сафронкин! Ко мне!
Ну что еще можно рассказать? Вторая часть лекции по физике в 312 классе прошла немного спокойнее, чем предыдущая. Валентина Дмитриевна всё также эффектно, но слегка нервничая, гордо и с достоинством читала лекцию, иногда правда отшатываясь при виде вновь постиранной и тщательно отжатой ветоши в руках курсанта Сафронкина. Курсант Сафронкин же так и простоял вторую часть лекции словно денщик царской армии безропотным дежурным по ветоши около доски. И каждый раз, по указанию преподавателя, он снимал очередной слой сиропа с доски свежевыстиранной в ведре ветошью под испепеляющим взором Валентины Дмитриевны и под едва слышимые усмешки собратьев.
Что же было дальше? Поговаривали, что об этом комичном происшествии всей кафедре поведал сам Макаров под всеобщий смех преподавательского состава кафедры. И даже сама Валентина Дмитриевна на протяжении того рассказа всё приговаривала со смехом:
- Вот же влипла! Кто бы мог подумать?!
Курсант Сафронкин изначально тоже посчитал, что серьёзно влип с этой историей, но на его удивление, он был всеми великодушно помилован и прощён. И только летом после летней сессии, когда он сдавал экзамен по физике именно Валентине Дмитриевне, он искренне повинился перед ней и рассказал, что в том происшествии ни у кого не было злого умысла и как на самом деле всё произошло. А Валентина Дмитриевна только едва пожала плечами и ничего не сказала в ответ. И вот прошло уже более трёх десятков лет, но даже сейчас, когда автор пишет эти строки он всё ещё испытывает некоторую неловкость за происшедшее с ним и преподавателем с кафедры физики, когда в тот осенний день они оба влипли.
А что же случилось далее с доской, спросите Вы? Да в тот же вечер всё исправить вызвался ещё один инициативный наш одноклассник. Звали его Серёга Шакун. На вечерней самоподготовке 312 класса он выступил со страстной обличительной речью, развенчивающей сахарный культ неудачника Сафронкина, и под одобрительные возгласы одноклассников обязался к завтрашнему утру привести доску в идеальный порядок. И в тот вечер теперь уже ЕГО освободили и от вечерней строевой прогулки, и от вечерней поверки. И перед самым отбоем опять наш старшина класса Илья Цельш настороженно принимал доклад от очередного оракула, что доска в полном порядке, и снова при этом тревожно осматривая маслянисто блестящие руки докладчика.
А следующим утром во время практического занятия по высшей математике весь класс осуждающе смотрел теперь уже на Шакуна, потому что уже наш другой преподаватель, но по высшей математике, Инна Григорьевна Лурье, в течение полутора часов никак и ничего не могла написать на вкусно блестящей и скользкой доске.
Просто Серёга Шакун нашу многострадальную доску накануне обильно натёр обыкновенным растительным маслом, принесённым с камбуза…
Кстати с тех пор мы прекратили бороться с нашей доской и по системе поползли злые слухи, что самая противная и гадкая доска училища, на которой ничего нельзя написать, находится именно в 312 классе.
Больше интересных статей здесь: Забавное.
Источник статьи: Влипли оба.