Из цикла «Девушки, Любовь и Всё Такое».
Однажды на третий факультет Калининградского Высшего Военно-Морского училища с действующего Военно-Морского флота перевёлся один офицер - целый капитан 2 ранга по фамилии Зяблов. Был он знатоком своего дела: и как инженер радиоэлектронщик, и как офицер – наставник. С курсантской братией он держался всегда подчёркнуто-вежливо и слегка надменно, тем самым держа определённую дистанцию. Нет, курсантов он не боялся и не презирал, но и не панибратствовал. В общем, как говорили курсанты, был нормальным мужиком.
И была у этого офицера одна анатомическая особенность: при его высоком статном росте он имел ненормально выдающуюся вперёд грудную клетку - эдакий витязь, грудь которого с самого рождения уже была подготовлена для ношения тяжелых орденов самых высших степеней. Поэтому наблюдательные курсанты сразу же цинично окрестили его «Грудаком». Но курсанты народ не только циничный и наблюдательный, но и весьма юморной, поэтому иногда - в те минуты, когда он уестествлял курсанта за плохое знание предмета или за дисциплину, тот в сердцах неминуемо вставлял в его фамилию всего одну букву!
Только одна буква «А» после буквы «З», а как ярко, эффектно и главное - всё объясняющее играло в те трагичные для «отутюженного» курсанта моменты новое прозвище офицера!!!
Но прежде, чем приступить к повествованию одной истории, которая произошла в те времена на нашем выпускном курсе, требуется добавить ещё несколько обязательных персонажей и подробнее описать всю мизансцену….
Итак.
Капитан 2 ранга Зяблов перевёлся с действующего флота в Калининград, что называется – «в степь голую». То есть в городе у него не было абсолютно никакого жилья: только чемоданы, немного домашней утвари, да жена с дочкой и маленьким сыном. Жилья для его семьи в городе в те времена было практически невозможно даже снять, и поэтому руководство училища решило временно разместить офицера и его семью в двух комнатах-камерах на этаже третьего факультета у пятикурсников. В одной комнате проживал он со своей женой-красавицей, а во второй – проживала их тоже не менее симпатичная дочка с младшим братиком, которой к моменту описываемых событий было уже около восемнадцати лет. Все курсанты звали её нежно и ласково - Машенькой. Она была такой же высокой и статной, как её отец, а длинную гриву из густых, тёмных и слегка вьющихся волос, ниспадающих до самой поясницы, и стройные хорошо отточенные ножки она явно унаследовала от своей очаровательной матери.
Чтобы понять особенность всей ситуации попробую описать, что же представляет из себя общежитие пятого курса. Оно располагается в пятиэтажном здании. По центру помещения проходит довольно-таки широкий и светлый коридор с желто-песочным линолеумом на полу. По левую и правую стороны коридора расположены многочисленные комнаты – камеры (на курсантском жаргоне). В этих комнатах размещаются четыре полуторные панцирные кровати, большой письменный стол и один встроенный шкаф с расположенной наверху кандейкой высотой сантиметров восемьдесят. Между кроватями приютились ещё парочка уставных тумбочек. Так что комнаты тоже немаленькие.
Я и мой самый дорогой друг (как брат родной) Вовчик Стефаненко... В своей камере на пятом курсе.В левом и правом крылах этажа расположены два санузла: умывальники, две душевые кабины, сушилка и туалеты на пять посадочных мест и парой писсуаров.
А теперь - важное уточнение.
Каждое посадочное место в гальюне хотя и было оборудовано отдельной кабинкой, из ДСП, но на каждой персональной двери предательски отсутствовала щеколда. Вероятно, так будущий офицер чувствовал более плотное единение с коллективом и по замыслу архитектора он не мог, даже на несколько интимных минут завладеть персональным пространством.
Семья офицера, как описывалось ранее, с разрешения руководства училищем, заняла две крайние комнаты в левом крыле нашего этажа – как раз рядышком с санузлом, которым пользовались не только курсанты левого крыла общежития, но и вся эта офицерская семья.
Хотя соседство с курсантами 35-й роты (третий факультет, пятый курс) всегда носило спокойный и даже дружелюбный характер на основе «взаимного невмешательства», но совместное пользование таким интимным объектом, как санузел, немного нарушало эту идиллию. Так что в бочку мёда бесплатного проживания и близкого места работы добавлялась чайная ложечка дёгтя совместного пользования санузлом. Посещение душевых или туалета представительницами прекрасного пола всегда сопровождалось с существенными трудностями и носило характер стратегической операции: одна стояла на стрёме, другая занималась гигиеной, потом они менялись ролями. Сказать по совести - это было крайне неудобно для всех.
Но, невзирая на это небольшое и досадное неудобство, сосуществование двух систем (казармы и семьи) было вполне безоблачным. Например, если капитан 2 ранга Зяблов был не при исполнении своих служебных обязанностей, то он спокойно мог появиться в продольном коридоре общежития в домашнем халате и тапочках. При этом встречавшихся на его пути курсантов, тоже расхристанных, в тельниках, да семейках и сланцах на голую ногу он не напрягал излишними командами и уставными придирками, и на почтительные приветствия курсантов «Здравия желаем» он всегда снисходительно отвечал: «Добрый вечер, ребята!»
Так и жили – не тужили мы всей дружной военно-морской семьёй. И самое примечательное, что в этой ситуации в абсолютном выигрыше оставалось руководство училища – как-никак, но пятикурсники в силу сложившихся обстоятельств так или иначе, но оставались под постоянным ненавязчивым контролем старшего офицера.
Супруга офицера работала тоже в училище – в библиотеке заведующей читальным залом. Добрые языки поговаривали, что с началом её работы, в читальном зале ежедневно стал отмечаться аншлаг. Лично я утверждать ничего подобного не могу, но в тот период, когда я зачитывался романом Артура Хейли «Аэропорт», который на руки не выдавали, а разрешали штудировать только в читальном зале, найти посадочное место было действительно проблематично!
Машенька же каждый день ходила то ли в институт, то ли в техникум. И каждый вечер перед алчущими глазами курсантов нет – нет, да и мелькнёт красивая Машенька в домашнем коротеньком халатике с распущенными в пояс волосами. Невольный вздох случайных свидетелей в «полосатых купальниках», проходивших по «продольнику» заставлял не только розоветь машенькины щёчки, но и невольно увеличивал амплитуду покачивания её бёдер, которые играли при ходьбе словно челны у причалов древнегреческого Пирея.
Да, многие курсанты желали и вожделели её, но… отец строго и решительно пресекал всяческие поползновения к своей любимой дочери. Все сластолюбцы и страстнохотельцы уничтожались морально и физически на самых дальних подступах к машенькиным бастионам тяжёлой отцовской артиллерией. И только одному из этой сотни несчастных соискателей улыбнулась удача.
Как это произошло – никто не помнит, и даже никто не заметил. Просто в какой-то один из дней к нам в камеру без стука, и совсем по-свойски зашёл капитан 2 ранга Зяблов в своем домашнем халате и домашних шлёпанцах и спросил: «А где Вадим?»
Наш ВадюхаПереполошившиеся полусонные курсанты, по привычке вскочили со своих коек и, оправляя на себе одежду, промямлили: «Он вышел не на долго, товарищ капитан второго ранга».
- А-а-а, - протянул офицер, - ну когда он появится, передайте, чтобы он зашёл к нам…
Оп-па! Нежданчик-то какой!
Если в камеру к курсантам так запросто заходит старший офицер и непринуждённо спрашивает одного из нас, да ещё и по имени – это не спроста.
Вскоре в камеру вернулся Вадюха, и мы конечно же передали ему просьбу офицера.
Тот раскраснелся, с довольным лицом натянул на себя парадную голландку, брюки, переобулся в новые «хромачи» (это так называются офицерские ботинки), надушился всеми конфискованными у нас одеколонами и дезодорантами. С лицом полным шпионской таинственности, тихонечко вышел из камеры в коридор. Там он, ступая почти на цыпочках, скрепя новенькими хромачами быстро засеменил к комнате офицерской семьи и, немного помедлив, постучался. Открытая тут же дверь немедленно поглотила его в чреве офицерской комнаты.
Спустя пару часов он вернулся весь такой расслабленно-вальяжный и со снисходительной улыбкой на разрумянившемся лице. К запаху нашей камерной парфюмерии примешивался едва уловимый запах чего-то лёгкого алкогольного. В руках он держал хрустящий целлофановый свёрток, перетянутый тоненькой голубой ленточкой.
- Что это? – удивлённо спросили мы.
- Это мне Зябловы подарочек презентовали, - самодовольно произнёс Вадим и не спеша развернул целлофан.
Нашим взорам предстала огромная красивая чайная кружка «а ля сиротская» грамм на 800 с таким же огромным блюдцем.
- С какого это перепугу тебе кружки стали дарить?
- Да так, - напустил тумана Вадюха, стягивая с себя через голову тёмно-синюю суконную голландку, - просто надо с людьми всегда ладить, и у тебя тогда жизнь тоже наладится.
Он бережно завернул кружку в целлофан и отправил сокровище в свою тумбочку…
Вскоре по роте поползли слухи, что к Вадюхе семья Зябловых относится уже не иначе, как будущему зятю. Дальше – больше: пошли слухи, что для Вадюхи уже будущий тесть застолбил тёплое местечко на кафедре нашего факультета. Так что ему уже корячилась сладкая перспектива не действующего сурового военно-морского флота, а сладкие и тёплые пенаты альма-матер! На наших глазах Вадькина жизнь действительно ладилась и превращалась в сплошную малину земляничную. Кто-то радовался за него, кому-то было наплевать, а кто-то и жестко завидовал: отхватить в жёны такую девчонку-красавицу, иметь в протеже такого тестя и продолжать жить в военно-морском парнике-заповеднике – не это ли предел курсантских грёз?..
Но всё вдруг разрушилось в один миг.
Крушение было страшным и внезапным – и гораздо хуже, чем у печально известного «Титаника»…
Был обыкновенный вечер ранней весны.
Возвращение со стажировки в отдельно взятой "камере"...Все на этаже отмечали успешное возвращение со стажировки в меру своей фантазии и финансового потенциала. Вадим, уже как обычно, отбившись от курсантского коллектива, отмечал своё возвращение в кругу семьи Зябловых.
На предпоследнем этаже общежития пятого курса гудело и гуляло всё – от телевизора и магнитофонов до курсантов и дневальных по роте… После очередных тостов и возлияний «во славу Родины, морского флота и русского оружия», курсанты выбегали в умывальные помещения, чтобы отдохнуть, перевести дух, сменить воду в сливных бачках, а заодно и вкусить свежую кислородную палочку с фильтром.
В какой-то момент и нашему Вадюхе приспичило сходить освежить воду в бачке, причём приспичило по-взрослому. Он, слегка «подшофе» прошёл из комнаты Зябловых в ближайший туалет, взял с подоконника нашу любимую гальюн-таймс - газету «Страж Балтики», и прошёл к одной из кабинок. Там он, приняв позу коршуна, закурил вкусную сигарету «ВТ» и развернул газету... Было приятно делать всё. Читать и курить тоже было приятно… и …
И вот именно тот же самый момент и Машеньке тоже вдруг приспичило «попудрить носик» и она, выскочив из-за праздничного стола, неслышной пелеринной тенью проникла в туалет…
Прислушалась… Внутри – тишина…
Оглянулась в коридор... Какая удача! Коридор был пуст, и только за дверями курсантских комнат слышалась праздничная суета, громкая болтовня и вдохновенный стук стаканов…
И Машенька решилась… одна… самостоятельно… ведь это так быстро – по маленькому… и она, подскочив к одной из пяти кабинок, решительно ухватилась за ручку дверцы….
Кабинки, как описывалось выше, поголовно все были без щеколд. Девушка распахнула дверцу кабинки и к своему ужасу увидела в клубах сизого дыма с газетой в руках сидящего в позе беззащитного коршуна будущее русского флота и надежду военной мысли училища и своего потенциального супруга - всё в одном лице…
Вадюха спокойно поднял глаза от газеты и, посмотрев на Машеньку снизу-вверх (на ней был всё тот же коротенький плюшевый халатик), невозмутимо произнёс: «Машенька, теперь попробуй открыть другую дверь, а то мы вдвоем здесь не поместимся».
И нежно улыбнулся…
Душераздирающий вопль Машеньки заставил не только переполошиться всю семью Зябловых, но и протрезветь всю роту. Вадька же был вынужден срочно и решительно закончить чтение газеты. Маша, бьющаяся в истерике, тихо повизгивая и размахивая своими ручками выскочила из туалета и скрылась за дверями своей комнаты. Туда уже поспешили и её родители.
К месту происшествия стала стекаться публика, а там Вадим уже слегка смущённый, оправдываясь и застёгивая брюки, рассказывал о происшедшем под общий смех. Вскоре в умывальнике, где собрался стихийный митинг, появился разгневанный глава семейства. Он молча прошёл сквозь расступившихся курсантов к Вадюхе, молча взял его за руку и также молча увёл в свою комнату.
Что там произошло далее, история коварно умалчивает и теперь уже невозможно узнать, что же там сделали с Вадюхой разгневанные родители Машеньки. Спустя некоторое время в нашей камере появился Вадька весь в растрёпанных чувствах и с пунцовым лицом. Он молча прошел к накрытому столу с нехитрыми яствами, достал из тумбочки свою подарочную кружку, и поставив её на стол, буркнул: «Налей!»
В бездонность его большого бокала выплеснули все остатки волшебного напитка сорокаградусной крепости...
Пока Вадюха в гостях... фото тех времён и тех событий...Пил он молча. Рассудительно и не спеша. Большими глотками, прикрыв глаза и смакуя. Ожесточённо и яростно двигая кадыком. Допив всё, он бесшумно выдохнул. Молча отломил кусочек черного хлеба, захрустел маринованным корнишоном и окинул всех сидящих за столом заслезившимися глазами.
Все сидели тоже молча и терпеливо ждали.
Вадька молча встал изо стола. Также молча подошел к окну и открыл его. В камеру ворвался свежий весенний ветер, шум улицы с гулом машин и нервозным позвякиванием трамваев.
Минуту помедлив, кто-то спросил: «Ну? Что случилось?»
Вадька обернулся к нам, вновь окинул всех извиняющимся прощальным взглядом, перевёл его на кружку в своих руках и со словами: «Ну и хрен с ними со всеми» швырнул в холодную темноту ставший в одночасье ненавистным этот «зябловский» подарок.
Описав в темноте невидимую дугу и, предсмертно вскрикнув, кружка распалась на молекулы и кварки, осыпая невидимыми осколками мокрый плац перед факультетом…
Вадюха уселся с ногами на широкий подоконник у раскрытого окна, достал из кармана брюк помятую пачку сигарет «ВТ» и закурил, глубоко и вкусно затянувшись. Выпустив в темноту сизый дым, он опять обернулся к нам, и бессильно махнув рукой, обречённо произнёс: «Ну вот и всё…»
Больше он за весь вечер не проронил ни слова. Только пил, закусывал и курил. И никто его в тот вечер не тревожил понапрасну, чувствуя, как над Вадюхой пролетают «вихри враждебные»…
А на следующий день с Вадимом…
... а ничего с ним не случилось…
И через неделю тоже… и через две… вот только он как-то сразу прекратил ходить к Зябловым в гости…
А дня через три всех обитателей последних четырех камер левого крыла общежития срочно переселили и уплотнили в другие соседние комнаты, и как-то внезапно в левом крыле коридора выросла деревянная стенка из ДСП, навсегда отгородившая курсантскую братию от офицерской семьи... и дальнего туалета с душем, умывальниками и осиротевшим рядом ставшими никчемными писсуарами.
А спустя несколько месяцев калининградская система выпустила нас молодыми лейтенантами.
И каждый поехал к своему месту новой службы, согласно распределению… и Вадюха тоже поехал… на атомоходы прямо в Западную Лицу Мурманской области, где несколько лет и прослужил там в подплаве верой и правдой.
Кстати, Вадюха – это тот самый мой одноклассник, который невольно спас мне жизнь (описано в повести «Катастрофа»), и который был у меня даже свидетелем на свадьбе.
А Калининградское Высшее Военно-морское училище вот таким образом навсегда лишилось перспективного радиоинженера из-за каприза впечатлительной Машеньки.
Больше интересных статей здесь: Забавное.
Источник статьи: .